Риверстейн - Страница 22

Послушницы спали на полу. Соломенные тюфяки нещадно нагревались под горячими телами. Окна приходилось закрывать. В открытую створку тут же устремлялась гудящая туча комарья, которую приходилось выкуривать, зажигая еловые ветки и тогда в помещении становилось совершенно невыносимо.

Ксеня отвоевала нам место у окна, и мы растянулись на одеяле, пытаясь уснуть.

В ту ночь я впервые услышала Зов. Протяжный, надрывный, проникающий в душу и поселяющийся в ней натужным страхом. Он жгутов скручивает разум, заставляя подчиниться, не принимая отказа, порабощая. Зов становится владыкой мыслей, властелином чувств, хозяином и господином, которого нельзя ослушаться. Он не зовет, — приказывает.

Я очнулась в ужасе, хватая ртом воздух, как из трясины вынырнула. Посмотрела на разметавшуюся от жары Ксеню и покрылась ледяными мурашками.

В Северном Королевстве всегда были те, кто слышал Зов. Это наше проклятие за грехи предков, страшная расплата. Сопротивляться Зову невозможно, как ни старайся, однажды сломаешься и все равно уйдешь туда, куда он зовет. В страшные Черные Земли, где вершат кровавые мессы проклятые колдуны.

Души детей, ушедших по Зову подлежали отлучению от Ордена, потому что считались они пособниками чернокнижников и мракобесов. В священных писаниях говорилось, что надобно детей не «пущать», запирать в подвалах, прятать, а лучше всего сжечь, дабы не допустить согрешения. До кучи, а так же устрашения бесов, желательно сжечь и родственников, а ежели по каким-то причинам дите, ушедшее по Зову надумает вернуться, священному огню полагалось придать всю деревню, как обитель греха.

Поэтому, ежели и был в семье ребенок, ушедший по Зову, родичи это скрывали, предпочитали говорить, мол задрал дите медведь, или к дальним родственникам на учебу уехал. Хотя в это никто и не верил.

Про Зов говорить не принято, чтобы не накликать. Даже слово это лучше не называть, дабы не услышали чудовища Черных земель.

Вот я и не говорила. И Данила тоже.

Мы переглянулись, грустно и понимающе.

— Мамке сказал, что в знахари готовлюсь. Когда совсем невмочь станет и я уйду, пусть думает, что пошел в Старовер в ученики подаваться.

— Так ждать будет, — опечалилась я.

— Будет.

Мы помолчали.

— Как думаешь, это правда, что Зов ведет в Черные Земли, — шепотом спросил Данила, — и ждут нас там проклятые колдуны для страшных своих деяний?

— Я думаю, в мире все совсем не так, как мы привыкли думать. И не так как говорит Орден, — неуверенно высказала я кощунственную мысль, — кстати, я уже несколько дней Зов не слышала.

— И я! — обрадовался Данила. — Вчера даже выспался. Не спал пол ночи, боялся, и сам не заметил, как заснул. А проснулся, когда петухи петь начали. И ничего… не было Зова!

— Точно! Так что, может, пронесло? Мы же не знаем, как оно бывает. Кого-то, может, позовет- позовет, не дозовется и того… отстанет!

Данила даже порозовел от радости, посмотрел на меня сверкающими в полутьме глазами.

— Отстанет! — выдохнул он и, расхрабрившись, помахал кулаком невидимому Зову.

— Вот я ему…получит он у меня! Вернее, шиш он получит, а не меня!

Я прыснула от смеха. Данила тоже рассмеялся. Улыбка у него была хорошая, открытая, делающая его совсем мальчишкой.

— Расскажи, что ты знаешь о пропавших детях, — посерьезнела я. — мне кажется, это как-то связано с…тем самым. Хотя они уходят днем, но ведь тоже пропадают неведомо куда, так?

Радость парня, как рукой сняло.

— Не знаю я ничего, — глухо сказал он, — ничего… только вот…

— Что? Что только?

— Снятся они мне. Вижу, что сидят они в каком-то погребе сыром. Пол земляной, как нора какая-то… и страшно им… очень. Еще ходит там кто-то… жуткий, но его я увидеть не могу никак. Я вообще так странно там все вижу, словно чьими-то глазами, то одного ребенка, то другого. Поначалу, когда это началось, думал, мерещится, чудиться мне, а потом понял, что правда. Как о детях этих узнал. Специально в Загреб ездил, поспрашивал там у местных потихоньку, к харчевне покрутился. Мамке сказал, что по знахарству поехал разузнать. А сам- про ребятишек. Так там у местного старосты дочка пропала, десятилетка. Пошла к колодцу воды набрать и сгинула, как не было ее! Уж они ее всем Загребом искали, каждый уголок облазили, во все лазейки заглянули, нет девчонки! Я спрашиваю: а во что одета была? Они: то-то и то-то, в косе алая лента, платок с лебедями батя накануне подарил, шубка рысья… а я такую девчушку в своем сне накануне и видел. Только зареванную, грязную и в той яме. Но платок и шуба- все как сказано.

Я слушала затаив дыхание.

— Так рассказать надо! Старосте…

— Ага, рассказать! Да меня тут же под белы рученьки, да на центральную площадь, на костер поведут! Мявкнуть не успею! Как колдуна! Откуда же мне еще такие видения могут быть? Мракобесье… а если еще и про Зов прознают, даже до площади не доведут, на месте пристукнут.

— Да уж… — я загрустила, — тут уж не поспоришь… делать то что будем?

— Не знаю я.

Я осторожно положила руку ему на плечо. Хотелось рассказать больше, но… но как? Как рассказать то, что со мной случилось? Данила хоть и хорохорится, но еще мальчишка, не выдержит, расскажет кому, тогда обоих обережники и повяжут. Вместе и будем разжигать собой костер на площади Старовера. Это если до столицы довезут, а скорее у ближайшего столба успокоят, без церемоний.

— Нам надо подумать, как помочь этим детям. — сказала я, — Данила, возможно, ты единственный, кто может, им помочь, и обязан это сделать! Не знаю почему, просто чувствую, что это важно.